Но далеко не так обстоит дело у значительных масс населения. Чувствуя на себе всё возрастающий экономический прессинг, вовлекаются они в попытку рефлексии своего существования, и постепенно формируют запрос на изменения своего социума и своего бытия. Но ограничение знаний рождает иррациональность и утопичность этого запроса, основанного гораздо более на эмоциях и примитивных желаниях, нежели на научном анализе и принятии законов действительности. Желания, исходя из биологического базиса, у всех людей абсолютно одинаковы (уменьшение страданий и приумножение удовольствий), однако действия, которыми достигаются оные, могут быть либо целесообразными (прагматичными, рациональными, последовательными и т.д.), либо нет.

Не вдаваясь в описание всего того обилия «срывов покровов», «величайших в истории человечества» схем построения «общества всеобщего благоденствия», претендующих, «ни много, ни мало на изменение всего мира», и прочих «союзов бессмертных странников вселенной», рассмотрим лишь наиболее общие тезисы, характеризующие основную массу указанных выше утопических замашек.

У человека есть всего несколько видов деятельности: учение, общение, труд и игра, и системообразующий вид из них именно третий. Эволюционно игра, общение и научение появились ради расширения труда в коллективе, в обществе. Труд – это главная деятельность в жизни человека по самому определению - как систематическая деятельность орудиями труда над предметами окружающего мира для создания благ. Поскольку для жизни человек должен удовлетворять свои потребности именно за счёт благ (какими бы они ни были), постольку труд – главный двигатель жизни.

И всё работало замечательно, пока опыт человека и человечества был прост и примитивен, как в каменном веке: вот желание покушать, вот копьё чтобы добыть еду, вот результат в виде мяса. Однако спустя всего несколько десятков тысяч лет ситуация радикально изменилась: общество создало свою уникальную структуру, став «новой природой» человека. Отдельный индивид уже не в состоянии разобраться в одиночку в природе общества и своего труда, равно как и его жизнеобеспечивающей сути. Эмпирически дело для индивида предстоит таким образом: есть общество-Бог, которое требует от него трудиться и страдать на созданный искусственно дефицит, за что выдаёт ему награду в виде некоторых благ. Человек не видит сложных экономических процессов, не может понять, где общество эффективно, а где нет, он не управляет приложением своего труда и не видит связи его с наградой. Он просто выполняет команды. А общество для него – угрюмый миллиардоголовый и миллиардоглазый надзиратель, который его эксплуатирует и заставляет страдать почём зря. И в момент пика отчуждения и тяжести ноши возникает мысль «восстания против бога»: если у общества есть ресурсы, и оно их раздаёт, почему бы не создать другое, «правильное» общество, где ради награды не надо будет страдать и трудиться? Единожды появившись, эта мучительная тень сомнения, подпитываемая вполне биологическим стремлением оптимизировать свой труд, селится в уме человека и заставляет его с грустью смотреть вдаль, мечтая оказаться однажды в прекрасной утопии, где выживание не будет больше преодолением трудовой каторги.

Далее уже в целом неважно, какова будет эта утопия, будет ли она божественным пришествием, или миром автономных коммун с технологиями нетрудового производства – всё вторично. Важна сама мысль, концепт – мир свободы ОТ труда. Терпит ли эта вселенная такой наглости?

Первое, с чего начинается аргументация адептов всеобщего изобилия – что дефицит есть явление временное, и именно оно рождает в «неправильном» обществе такие явления, как конкуренция, войны, и т.д., и чтобы наступило счастье, достаточно «всего лишь» избавиться от дефицита. И действительно, человечество так мало, а мир так велик, разве нельзя в нём найти благ на всех?
Нет, нельзя. Этот парадоксальный для обывательского взгляда ответ получен уже очень давно путём самых разных научных моделей, от теории игр до квантовой физики.

Их вывод таков: абсолютно-неограниченные желания и свободы в одном пространстве возможны для количества субъектов, не превышающих единицы. Во всех остальных случаях желания и свободы ограничены хотя бы желаниями и свободами другого субъекта.
Нам резонно заметят, что это совершенная абстракция, и про абсолютную математическо-философскую свободу желаний речи и не было. Ну что ж, будем постепенно спускаться с высот математики на нашу грешную землю дефицита.
Нам скажут, что желания человека, да и вообще его состояния действительно ограничены, но не дефицитом, а иными естественными причинами – биологией, психикой, законами физики в конце концов. Но единственное ли это ограничение?

Действительно, ничто не мешает. Теоретически относительное изобилие может быть вполне достижимо. Главный вопрос – как именно это сделать. Именно тут мы приходим на общую почву целей, описанную во введении: и мы, и утописты, принявшие вывод из прошлой задачи, в целом стремимся к одному и тому же. Однако пути разные.

Во введении уже было описано тезисно основное поведение утопической мысли. На что она опирается?

Не будем продолжать длинный список со всеми производными и противоречивыми заключениями из этих основных идеалистических выводов. Достаточно уже доказать, что ни одна из указанных посылок неверна, чтобы разбить все последующие.

Можно было бы предположить: а что если искусственно их ограничить? Но ответ на этот вопрос лишь один: искусственное ограничение есть прямой путь к уничтожению либо ограничиваемого, либо ограничителя, потому что, согласно всё той же ОТС (общая теория систем), не существует ничего принципиально стабильного, любая стабильность временна и относительна, и в конечном итоге объект выходит из стабильности либо путём преодоления лимитирующих факторов, либо путём разрушения лимитируемых оснований. Соответственно, если ограничивать человека в степени свободы, он либо вовсе её потеряет, перестав быть субъектом и человеком как таковым, либо уничтожит своего поработителя и надсмотрщика.

Первая же трудность возникает уже на этапе определения списка: что считать базовой потребностью? То, что сейчас принято нормой? В таком случае мы привязываем себя к переменной, ведь в зависимости от места, времени, общества, нормой могут быть очень разные потребности, которые постоянно меняются в сторону увеличения. И тем более, исходя из самого определения, норма не может быть изобилием, потому что норма состоит из средних приемлемых значений, а они никогда не доходят до идеальных: нормой считается иметь трудности с жильём, путешествиями и т.д. Значит нужен другой критерий. Утописты быстро вводят в оборот понятие выживания: дескать, относительное изобилие — это такое состояние, при котором обеспечено выживание всех. Но что такое тогда выживание? В биологическом смысле чтобы «выжить» достаточно прожить лет 30 с горем пополам, и оставить пару детей. Это ли – искомое «изобилие»? Вряд ли. В таком случае может имеется в виду проживание средней нормальной по качеству жизни – но тут те же непреодолимые трудности с нормой и средним: ещё сто лет назад прожить 70 лет считалось достижением, а средняя продолжительность жизни всё возрастает. Ну хорошо, возьмём моментальный показатель (т.е. существующий в фиксированный момент времени) – пусть выживанием будет такое состояние, при котором человек может жить в этот конкретный момент, не задумываясь о возможности смерти. Но достижимо ли это? Ведь в таком случае жизнь не должна вовсе заканчиваться смертью. А материальные расходы на поддержание жизни возрастают экспоненциально с ростом её продолжительности. И это не говоря уже о патологических ситуациях болезней и т.д. – вряд ли возможно по одному только желанию утопистов вылечить всех больных раком, генетическими болезнями, и вообще всеми заболеваниями. А ведь для этого тоже нужны огромные затраты ресурсов и труда! Выходит, даже всеобщее выживание не обеспечивается этим так называемым «изобилием». Далее продолжать рассуждение о том, что это вообще может быть – чистый фарс. Всё опять упёрлось в распределение ограниченных ресурсов наиболее эффективным образом, т.е. в экономику.

В таком случае приходится подключать второй столп утопизма – веру в святые панацейные технологии и нравственность: мол, достаточно только изобрести и равномерно, справедливо, альтруистически распределить, и всё будет!

Что ж, с первого взгляда выглядит даже реалистично – изменение базиса, рождающее изменение надстройки, чистый марксизъм. Но слепая вера в автоматизацию, которая сама всё исправит – не это ли утопизм, который критиковал даже сам Маркс? И что могли бы изменить технологии? Допустим, что мы нашли способы автоматизации, которые в разы повысили эффективность и автономность производства некоторых базовых (правда, мы так и не можем выяснить чёткий перечень оных, но да ладно) благ, и они стали производиться без труда человека. К примеру, пища стала ничего не стоить. Не это ли – изобилие? Нет, конечно нет. Ведь давно известен «свинцовый закон» экономики: тяжесть дефицита, будучи убранной из одной сферы, моментально переносится в остальные – так работает системный принцип наименьшего. Если бы пища стала бесплатной, то увеличение продолжительности и качества жизни, равно как и высвободившиеся ресурсы тут же вызовут к жизни архейские¹ механизмы саморегуляции популяции: происходит рост численности и время жизни, долго живущая растущая популяция истребляет избыток биоценоза и увеличивает нагрузку на экосистему, в итоге снова стабилизируясь на прежнем уровне дефицита. Всё потому, что человеческие желания, а значит и уровень потенциального материального потребления не ограничен, и будет расти до тех пор, пока затраты на увеличение потребления не станут превышать преимущества от оного. C'est la vie!²

1 Древнейшие (др.-греч. ἀρχαῖος – «древний»)
2 «Такова жизнь!» (фр.)

Таким образом, технологиями, какие бы они ни были прорывные, мы лишь продолжаем экономическую ситуацию, разворачивающуюся на протяжении последних 12-14 тыс. лет: прорыв в технологиях моментально компенсируется ростом населения, увеличением уровня и продолжительности его жизни. Население в буквальном смысле сжирает своё изобилие. Изменят ли ещё одни технологии этот пат? Вряд ли. А что если запретить размножаться? Хорошо, вместо размножения люди перенесут «пожирание» изобилия на другие механизмы компенсации, например, станут значительно дольше жить, как это уже произошло в Европе. «А если запретить жить?» - хочется продолжить риторикой… Но воздержимся. Ситуация безвыходная.

Стоит ли говорить, сколь много раз в истории на идеологии (а всё вышеперечисленное несомненно к ней относится) пытались выехать, когда не оставалось иных вариантов! Увы, но это не срабатывало никогда, если по ходу не находилось чего-то более весомого, чем идеальное. Или, как и прежде, всё невещественное становилось опять несущественным. А происходит так потому, что есть всё те же базисные биологические механизмы адаптации индивида: покуда человек является человеком, его индивидуальный опыт доминирует над коллективным, а непосредственные ощущения – над какими-бы то ни было вторичными, психосоциальными. Холодильник всегда побеждает телевизор – и в этом весь человек. Да, его можно запугать, перенастроить, экзальтировать, но достаточно один раз попробовать лучшую жизнь, чтобы захотеть сделать её нормой.

Наконец, последняя опора утопических надежд – новый коллектив. Быть может действительно можно создать такую систему общества, где потребление ограничивалось бы социально-экономическим механизмом, и давало наконец этике и технологиям широту возможностей обеспечить хотя бы некоторое условное изобилие?
Увы, но при крахе остальных надежд эта следует их судьбе.

Но поскольку в мире невозможно абсолютное равенство также, как невозможно абсолютное изобилие, немыслимо достижение общества тотального изобилия и стабильности; мыслимо сделать лишь такое, где революции и изменения системы происходили бы плавно и более-менее мирно. Но именно они и есть источник дифференциации и конкуренции, хотя бы и положительной: кто-то работает больше, а кто-то меньше. Даже если это подкрепить технологиями изобилия, то равенства не возникнет: конкуренция тут же возникнет по другим основаниям, при том – с ещё большей силой.

Тем более беспомощной кажется тезис автономии как попытки сбежать от конкуренции: куда бы не пошёл человек, везде он во всяком случае берёт себя. Именно поэтому все вышеназванные системные эффекты общества будут реализовываться и в малых автономных коллективах: это может лишь замедлить их проявление. Так, практика многих неконкурентных коммун (от Сиэтла до Курдистана, от фурьеристов до испанских анархистов) отчётливо показала, что во всех тех из них, где проявлялась хоть какая-нибудь стабильность и рост, рано или поздно появлялись ситуации конфликта интересов, которые подрывали единство автономного поселения, и вызывали либо его полный распад, либо рецессию численности и объёма производств до уровня минимального выживания. И технологии никак не изменят сути дела – их эффект закончится там, где размер общества превысит предел их эффективности. Зато в противовес автономное общество получает тяжелейшую болезнь – контрдифференциация и выпадение из системы разделения труда обеспечивают падение оптимизации, снижение производительности труда, что «благополучно» нивелирует позитивный эффект технологий безо всяких популяционных компенсаций.

Данный нами даже самый общий анализ показывает, что ни один – ни индивидуальный, ни технологический, ни этический или социальный – факторы не способны дать даже относительного изобилия, в чём бы оно не выражалось. Заявления в духе «ну вот сейчас то эпоха экономического человека и дефицита точно закончится», говоря вообще, не первый раз звучат в истории человечества и, в частности, новейшего времени. Однако пока человечество состоит из сущностно разных субъектов, имеющих собственную волю, биологические ощущения, эмоции и связанные с ними стремления, тянущие их к улучшению свей жизни безо всякого предела, изобилия вряд ли можно добиться.

Изобилие не может быть представлено в виде конкретной цели. Но может служить вектором. Знаем ли мы, куда именно заведёт в конечном итоге этот вектор? Нет, не знаем, и никто не знает. Мы лишь предполагаем и прогнозируем, и стремимся выстроить исходя из этого свою деятельность эффективно.

Литература.

Помимо тривиальных учебников продвинутого школьного курса математики, физики, экономики и истории, содержание которых позволяет понять большую часть материала, рекомендуем изучить следующие работы:

- Богданов А.А. «Тектология или всеобщая организационная наука».

- Ландау Л., Лифшиц Е.М. «Теоретическая физика: учебное пособие», т.1 «Механика».

- Дедков Н.И., Бордюгов Г.А., Щербакова Е.И. и др. «История для экономистов. Интегрированный учебный комплекс» / Под общей редакцией А.Д. Некипелова и С.Н. Катырина.

- Валлерстайн И. «Миросистемный анализ: Введение».

- Пиндайк Р.С., Рабинфельд Д.Л. «Микроэкономика» (серия «Учебники для вузов»)