Сейчас все кому не лень всячески позиционируют себя относительно вызова, брошенного пандемией коронавируса. На мой взгляд, интереснее всего не какие-то там поверхностные мысли обывателей и не предсказуемая и формализованная повестка бюрократии, а то, как в целом наше модернизированное и даже постмодернизированное общество переживает столкновение со столь архаичной проблемой, которая, как казалось безмятежным мещанам, может интересовать лишь историков-медиевистов.

С другой стороны, нет ни малейшего желания высказывать свое очередное "экспертное мнение" и плодить абсурдные пророчества и предсказания о том, "что же теперь будет с глобализацией", "насколько же неэффективна рыночная модель в кризисные годы" и прочее, и прочее. Еще более отвратительным представляется перспектива присоединиться к этим плакальщицам — профессиональным гуманистам, которые подозрительно быстро переключились с сочувствия кавказским гомосекслуалистам, женщинам ближневосточных стран и прочим негритятам, на свои собственные проблемы. Весь этот медийный шум совершенно банален в своих отдельных проявлениях, но действительно о многом говорит при его обобщенном и совокупном рассмотрении. Большое видится на расстоянии, и сегодня это абстрактное "большое" особенно красноречиво.

Под таким углом зрения прежде всего замечаешь, что наши современники, в противовес людям прошлого, даже оказавшись в ситуации распространения смертельной заразы, словно бы игнорируют смерть, Смерть с большой буквы, Смерть не как одно из многих событий в жизни человека, просто удаленное в неопределенное будущее, но Смерть — самодостаточный элемент бытия, более того, элемент именно осевой и упорядочивающий все прочие. Даже когда люди оказались перед угрозой вымирания, они больше озабочены не осмыслением Смерти как самой реальности жизни, а тем, как будут устроены их муравейники, когда закончится этот "страшный сон". Одни сетуют на экономический кризис, другие на усиление государственного контроля, третьи наоборот жаждут некоего ренессанса национальных государств, а наиболее склонные впадать в грезы из числа и тех, и других предрекают приход едва ли не нового тоталитаризма фашистского образца (словно забывая, что интегрированный спектакль и так тотален). Одним словом, совершенно игнорируется главное, т.е. Смерть сама по себе. В этом контексте достаточно забавно было бы вспомнить фильм Ларса фон Триера "Эпидемия", герои которого, современные западные люди, умудряются увлеченно писать сценарий к фильму о смертельном вирусном заболевании, не замечая, как сами заболевают и оказываются в мире, все сильнее охватываемом эпидемией в реальности, а не в кино. В сложившихся условиях этот фильм можно считать не просто пророческим, ведь он повествует не о каких-то конкретных событиях, а о том состоянии сознания современного человека, которое наличествует вне зависимости от распространения вируса или его отсутствия, но едва ли не учебником, ключом к пониманию происходящего. Смерть вытесняется гиперреальной смертью кинематографа, социальных сетей, политологических / социологических / экономических / медицинских статей о смерти, и даже умирая от приступа кашля человек постмодерна остается зрителем.

Сначала люди разучились умирать, не делая этого без обязательного фиксирования в монографиях, пропуская таким образом старуху с косой через пресловутый ratio (конечно, ведь пока "cogito", буду и "sum"), а теперь смерть приноровились конвертировать в мемы и репортажи. Тем временем, в сумасшедшем угаре этого праздника жизни мы упускаем уникальный шанс ожить по-настоящему; из живых мертвецов, пребывающих в вечном сегодня, потому и не умирающих (но и не живущих), мы можем стать живыми действительно, но возможно это только при осознании конечности земной жизни, т.е. перед лицом Смерти. И вот как раз таки тут нам есть чему поучится у зачумленных и прокаженных прошлого. Необходимо обращение к эсхатологии.

Всем уже давно набила оскомину притча о том, что "человек существо социальное", но хоть в ней и нет ничего оригинального, от того она не становится менее истинной. Более того, глобализация, о которой так много крика, привела эту черту человека к на самом деле гротескным формам, сделав его не просто социальным, но серийным, сплавив вообще всех со всеми. Что еще носит столь же массовый характер? Правильно, вымирание. Что ж, не хватает теперь только одного: необходимо коллективное осмысление Смерти, которая и так терпеливо ждет каждого, но ныне покушается на всех скопом. Это осмысление глобального конца и есть эсхатологическое понимание истории. Вероятно, слишком много времени может потребовать доказательство непосредственно Божественного участия в происходящем (да и слишком это неблагодарное дело писать религиозные статьи для марксистского журнала), поэтому остановимся пока хотя бы на фиксации и осмыслении самого факта угрозы существованию человечества в целом.

Чему же она нас учит?

Во-первых, нельзя принимать Смерть пассивно, без опознания ее посыла. В этом просто не будет никакого смысла. Представьте себе: жить в военное время и быть убитым шальной пулей, так и не поняв, что находишься на войне. Без интеллектуального и духовного переживания Смерть деградирует до того уровня, который непреодолим для животных, но который категорически неприемлем для человека. Для пущей комичности можно вложить в уста такого умирающего нелепый вопрос "за что!?". Смерть нужно ощущать и прежде всего различать в ней тот смысл, который она в себе и в действительности несет. Начать можно как раз с ответа на вопрос "за что?". В данном случае я не стану лишать вас возможности подумать над этим самим, но лишь порекомендую лишний раз оглянуться вокруг.

Во-вторых, от смерти не нужно бежать. Я вовсе не призываю вас пойти и намеренно заразиться, но и прятаться в конуре от того, что, в сущности, и так неизбежно, тоже просто унизительно. Важно действовать, жить в умирающем мире. Быть! Быть вопреки всему! Только задумайтесь, как же будет уныло подохнуть, сидя в своей квартирке, если вдруг вирус в очередной раз мутирует и заветные бациллы начнут проникать сквозь раскрытые форточки. Для носителей эсхатологического сознания Смерть ценна именно тем, что ее можно с честью принять, непоколебимым стоицизмом выразить ей свое пренебрежение, а значит умалить ее власть и в действительности утвердить на контрасте с ней Жизнь Вечную. Возможно сохранить личное достоинство, когда ограниченные трусы выбирают крохотную жизнь, жертвуя ради нее всем, чем только может гордиться человек, предпочитая на деле метафизическую и духовную смерть. Почему бойцы, похороненные в Могиле Неизвестного Солдата, одном из величайших символов нашей национальной гордости, живы? "Как же это возможно, мы ведь даже не знаем их имен?" — будет озадачен ограниченный обыватель. Действительно, ему не в домек, что именно своим отважным броском к Смерти они обеспечили себе Бессмертие в Вечности.

С другой стороны — многомиллионная дремучая крестьянская масса, со всем ее стихийным мистицизмом, чуть что скатывающимся в откровенное сектантство. Посередине — небольшая прослойка рабочих, не порывавших с родной крестьянской средой, в доктринальную преданность ортодоксальному марксизму которых тем меньше верится, что еще незадолго до Октября они выступали под руководством попов. И так, вместе эта русская тройка сорвалась с места и помчала!.. Куда? В "гражданское общество" и "правовое государство", как французское третье сословие? Нет! Строить комунизьм — рай земной! — ринулись! В Чевенгур! 1917 год нам показывает, как народ принял активное участие в том, что носило для него тогда эсхатологический смысл. Тому, как перед Революцией в стране бродило общественное сознание и как ожидался Конец, посвящено уже немало монографий, но на чем нам важно заострить внимание, так это на том, что в понимании самих акторов Революции, а не в глазах современных скучных и предвзятых систематизаторов, их делом было участие в творении Судного Дня.

Сейчас я не стану подробно останавливаться на вопросе о русской культуре, об этом поговорим еще особо в отдельной статье, однако не лишним будет заметить, что в этом загадочном, но отчасти и пугающем своей непредсказуемостью, сиянии Запределья и зиждется душа русской культуры, что и делает ее ни с чем не сопоставимым сокровищем.

Теперь пришло время подвести итоги и сделать выводы из сказанного. Вся драма нынешнего момента сконцентрирована в том, чтобы вовремя перехватить инициативу и довести разрушение до конца. Современный человек сам себя сделал рабом собственного комфорта и выбраться из золотой клетки общества потребления он сможет только тогда, когда потеряет все. Зато потом среди руин он обретет свободу. Мы не можем желать "скорого и безболезненного разрешения всех бед", ведь этого будет просто недостаточно и главный урок окажется не усвоен; в конце концов, это будет значить, что мы вернемся к диктату будничной заурядности, который лишь только усилится. Не так важно, что будет после точки катарсиса и будет ли вообще какое-то "после" в мире сем; куда важнее, чтобы была сама эта точка, ведь в ней-то и станет ясно, кто чего стоит и уже после нее мир действительно никогда не будет прежним, а не в результате очередного унылого экономического кризиса, одного из многих, которые в своей бесконечной череде давно сами стали частью рутины. Не может нас волновать и личная, сугубо индивидуальная судьба, ведь все частное становится незначительным по сравнению с Вечностью. Возможно, и даже наиболее вероятно, что нам все-таки не повезет и из всех возможных исходов реализуется наиболее тривиальный, но наши надежды обращены к обратному. Современность сама подталкивает нас к ответам на многие вопросы и среди прочего становится по-настоящему ясна сущность русского мессианизма — Россия, ввиду ряда исторических, культурных, политических, географических и военных факторов имеет реальную возможность вернуть всему человечеству саму экзистенцию, но начать этот тернистый путь должен сам русский народ.

Мы не желаем прятаться, когда мир начнет разваливаться на глазах. Вместо этого мы хотим возглавить стихию и превратить процесс медленного увядания в Последнюю Эсхатологическую Битву. Во время бомбежек Вены в 1945 году барон Эвола разгуливал по центру города, держа в руке бокал вина. За свою гордость ему пришлось поплатиться: шрапнель и паралич нижней части тела. Однако важно не это. Важно, что и спустя 75 лет история этого поступка остается символом величия человеческого духа.