У престола Бога, в утро райских нег, все мы видеть станем красный, красный снег!
Левые обожают распинаться о нищете буржуазной философии, о духовной нищете буржуазного общества, о материальной нищете рабочего класса, в последнем пункте зачастую противореча не только отцам-основателям левачества, но и элементарной логике. Они могут годами рассуждать и, уж поверьте, рассуждают, о "решительной необходимости" навязывания обществу самых разных вещей, начиная со своей тупой идеологии и кончая своими же бездарными и неуместными, ввиду несвоевременности, предложениями.
Все мы знаем, чего стоит воплощение их фантазий в жизнь: мы помним ЮАР, где обрубание режима апартеида, оторванное от социальных программ по повышению образованности чернокожего населения, привело к продолжающейся до сих пор социальной и экономической катастрофе; мы помним Венесуэлу, народ которой теперь доведён до отчаяния безмерной глупостью своих руководителей; наконец, мы помним бессмысленный и беспощадный левый террор в Европе и в США.
Все эти "достижения" — такая же часть движения "новых левых", как и sjwшное мракобесие, что позволяет другой части фашистсвующей мелкобуржуазной массы, условно называемой "новыми правыми", выстроить себе на потребу очень удобную теорию заговора "культурных марксистов", намеренно разлагающих западное общество. И беда в том, что уж лучше бы те кухонные прогрессисты, что сегодня озвучивают по-капиталистически циничную повестку дня социально-политического зрелища, действительно были заговорщиками, - ведь заговорщики это люди умные, люди хитрые, люди организованные. Только вот ум, хитрость и организованность - злейшие враги любого современного левака.
Все мы знаем, чего стоит воплощение их фантазий в жизнь: мы помним ЮАР, где обрубание режима апартеида, оторванное от социальных программ по повышению образованности чернокожего населения, привело к продолжающейся до сих пор социальной и экономической катастрофе; мы помним Венесуэлу, народ которой теперь доведён до отчаяния безмерной глупостью своих руководителей; наконец, мы помним бессмысленный и беспощадный левый террор в Европе и в США.
Все эти "достижения" — такая же часть движения "новых левых", как и sjwшное мракобесие, что позволяет другой части фашистсвующей мелкобуржуазной массы, условно называемой "новыми правыми", выстроить себе на потребу очень удобную теорию заговора "культурных марксистов", намеренно разлагающих западное общество. И беда в том, что уж лучше бы те кухонные прогрессисты, что сегодня озвучивают по-капиталистически циничную повестку дня социально-политического зрелища, действительно были заговорщиками, - ведь заговорщики это люди умные, люди хитрые, люди организованные. Только вот ум, хитрость и организованность - злейшие враги любого современного левака.
В сущности, то положение, в котором оказался современный левак, вполне легко вскрывается и объясняется его родословной. Когда чуть менее ста лет назад революционное рабочее движение было убито социалистическим реформизмом и ленинской антирабочей контрреволюцией, те левые, что не захотели вливаться в марионеточные игрушки совдеповских и эсдековских масс-медиа, занялись поиском новой тактики своей борьбы. Вершиной этих поисков принято считать, и не без оснований, 68-ой год, подаривший нам столько прекрасных и по-слоновьи жирных депутатов европарламента, — и действительно, новая, спасительная тактика была найдена, но произошло это стихийно и под колоссальным давлением сложившейся вокруг наших левеньких ситуации. Стихийность находки объясняется, впрочем, не только сорокалетним сроком её разработки, но и обилием формулировок, однако, сама эта "новая тактика новых левых" может быть выражена всего одной простой фразой.
Основным оружием новых левых является кто угодно, но только не рабочий класс.
Почему? Потому что рабочий класс консервативен, рабочий класс не хочет больших потрясений, он хочет великую спальню, кухню, завтрак, обед и ужин, он хочет стабильной и мирной жизни до тех пор, пока ему не станет в этой стабильности и мирности тесно, — только тогда рабочий класс перестанет голосовать за тори, остановит производство и возьмёт своё, - до следующего раза. А "кто угодно", — студент, чернокожий, женщина, маргинал и вообще именно что кто угодно, вплоть до пациента психиатрической лечебницы, — в какой-то своей отдельной сфере "угнетения" и "отсутствия привилегий" неизбежно будет потенциально прогрессивен, то есть склонен к восприятию новолевой идеологии. Софист может, конечно, возразить, что "рабочих в обществе большинство, поэтому новые левые, по заветам Маркса и Розы Люксембург до сих пор ориентированы именно на рабочий класс", но тут же сядет в лужу. Разве сказано, что "кто угодно" не может быть рабочим? Вовсе нет. Более того, "кто угодно" более чем может быть рабочим, — только в случае с ориентацией на него новых левых его рабочее качество отходит на задний план, вытесняется иными, внеэкономическими социальными статусами. Так, современных феминисток третьей волны, в том числе поддерживаемых российскими леваками, гораздо больше заботит мужская манера сидеть в транспорте или право ненавидеть мужчин, нежели эксплуатация их собственного труда.
Подобное положение дел, впрочем, закономерно. Ещё более ста лет назад развитие капитализма неизбежно привело к тотальной атомизации общества, отчуждение людей друг от друга и от самих себя усугубилось до крайности, о которой из всех людей достаточно полно и адекватно рассуждал разве что Маркс. Фактически, любое объединение людей превратилось в информационно-идеологическую фикцию, — деформация общественного времени до "вечного сегодня" привела к тому, что в буржуазном обществе окончательно выродилась всякая традиция, в том числе и традиция объединений. Так, религия, прежде совмещавшая идеологию, как ложную реальность, с естественной потребностью людей в социализации, теперь превратилась в "личное дело каждого", и стоило этому произойти, как опустели церкви. В сущности, личные убеждения человека, целиком формируемые его обществом, тоже стали в один ряд с "верой" в её буржуазном понимании, чему нагляднейшим примером служит современный плюрализм, зачастую выражаемый в таких смехотворных постмодернистических казусах, как сосуществование чучхеистского тоталитарного рая и демократического тоталитарного ада двух Корей.
Подобное положение дел, впрочем, закономерно. Ещё более ста лет назад развитие капитализма неизбежно привело к тотальной атомизации общества, отчуждение людей друг от друга и от самих себя усугубилось до крайности, о которой из всех людей достаточно полно и адекватно рассуждал разве что Маркс. Фактически, любое объединение людей превратилось в информационно-идеологическую фикцию, — деформация общественного времени до "вечного сегодня" привела к тому, что в буржуазном обществе окончательно выродилась всякая традиция, в том числе и традиция объединений. Так, религия, прежде совмещавшая идеологию, как ложную реальность, с естественной потребностью людей в социализации, теперь превратилась в "личное дело каждого", и стоило этому произойти, как опустели церкви. В сущности, личные убеждения человека, целиком формируемые его обществом, тоже стали в один ряд с "верой" в её буржуазном понимании, чему нагляднейшим примером служит современный плюрализм, зачастую выражаемый в таких смехотворных постмодернистических казусах, как сосуществование чучхеистского тоталитарного рая и демократического тоталитарного ада двух Корей.
Между тем, глобальная диктатура плюралистического мировоззрения вовсе не запрещает, но даже поощряет горячие споры между догматиками-одиночками от самых разных религий: коммунистов и либертарианцев, атеистов и верующих, моралистов и нигилистов, короче говоря, самых разнообразных "-истов". Почему? Во-первых, любой спор создаёт информационный шум, излюбленное блюдо современного общества, которое тоннами вытекает из мониторов компьютеров и телевизионных экранов, обслуживая рекламную индустрию, которая, в свою очередь, обслуживает индустрию производства убогого мерча для сторонников тех или иных мнений; во-вторых, буржуазия наконец поняла, что никто и ничто на свете не представляет для неё самой и её режима никакой опасности, более того, буржуазия поняла это так хорошо и глубоко, что теперь воспринимает подобное положение дел, как самоочевидную данность.
Именно поэтому левым никто ничего больше не запрещает: они имеют полное право кричать, что "не стоит списывать Маркса со счетов"; могут свободно призывать и даже законодательно проводить любые реформы, какие только захотят; бороться за какую угодно смехотворную чушь, типа свободы собраний; — капиталистам настолько всё равно, что они зачастую даже не имеют политических взглядов, поскольку политика во всём мире превратилась в безвредное реалити шоу.
Сами новые левые не только не замечают этого, но и радуются, ведь теперь быть революционером не только безопасно, но и очень удобно, стоит только купить пару-тройку реликтов прошлого, овеществлённых в современных изданиях ленинских брошюр или томиках Маркузе и Фромма, футболку с личиком Че Гевары, написать пару-тройку канцеляритных статеек, и вуаля, революционер родился! Жаль только, что не на Луне.
Сами новые левые не только не замечают этого, но и радуются, ведь теперь быть революционером не только безопасно, но и очень удобно, стоит только купить пару-тройку реликтов прошлого, овеществлённых в современных изданиях ленинских брошюр или томиках Маркузе и Фромма, футболку с личиком Че Гевары, написать пару-тройку канцеляритных статеек, и вуаля, революционер родился! Жаль только, что не на Луне.
Если любимой присказкой всех дебилов прошлого столетия было сетование на "пассивность и обуржуазивание пролетариата", то в наш век новые левые с успехом избавились от неё, выдумав себе много очень интересных теорий о революционном потенциале студентов, толстух, школьников, бомжей, аутистов и прочих замечательных представителей широких народных масс.
Единственный изъян любой подобной новолевой теории состоит только в одном: она не работает. Поэтому наши современные дебилы нуждаются в новой присказке: "что делать?". Мне кажется, мы сказали об этом более чем достаточно.
Единственный изъян любой подобной новолевой теории состоит только в одном: она не работает. Поэтому наши современные дебилы нуждаются в новой присказке: "что делать?". Мне кажется, мы сказали об этом более чем достаточно.
