Актуальность темы политического насилия растет с каждым днем и вот почему: конфликты внутри капиталистического мира становятся все более явными. Часть статьи лежала в черновиках с 2019, и тогда это могло быть не столь очевидно. Но сейчас в новостях все чаще упоминаются забастовки, тяжбы и прочие проявления недовольства. Пока что это просто борьба за более гуманный и удобный капитализм, но каков шанс, что через пару лет мы не увидим новых Жлобицких?

Кроме набивших оскомину рассказов о желтых жилетах (которые много бузили, добились пары несущественных уступок и постепенно сдулись), которым пел дифирамбы старик Кагарлицкий, в 2019 году в мире произошло множество других локальных событий, которые не всегда попадают в новости или не получают широкой огласки. «Широкая публика не заинтересована в таких новостях». Например, в 2019 году в Индии на фоне продолжения правительством неолиберального курса происходила очередная атака на правящую коалицию, сопровождавшаяся манифестациями и забастовками левых и левоцентристских групп. Национал-демократические крикуны из правящей "Бхаратия Джаната Пати" обозвали их «городскими наксалитами» (наксалиты - маоистские партизаны, действующие с 1967 года в сельских областях страны). Такого громкого имени, строго говоря, манифестанты недостойны, также как и желтожилетники недостойны звания революционеров, каким последних наградил «Рабкор», так как они хотели улучшить капитализм под себя, сделать его более социально ответственным и государственным, а не снести его к едрене бабушке и государство вслед за ним. Аналогичная ситуация происходит вокруг борьбы жителей района Кунцево с застройщиками из ПИКа в том же году – в Москве мы видим чисто гражданский протест, который, тем не менее, можно трактовать как симптом кризиса капиталистической системы.

На фоне обострения гражданских и экономических протестов растет правая реакция, и уж будьте уверены, граждане читатели, что в скором времени где-то в мире снова могут грянуть «Свинцовые годы». И снова суровые дядьки в спортивной одежде без знаков будут мудохать вашего батю за то, что он был вблизи от обрабатываемой нагайкой демонстрации, и кто-то будет бросать гранаты в офисы какого-нибудь Левого Фронта. Как косвенное подтверждение таких предположений, можно упомянуть о деятельности правых экстремистов в странах первого мира. Так, например, в Германии в ходе обысков, связанных с расследованием деятельности «Национал-социалистических рыцарей немецкого Ку-Клукс-Клана» в нескольких федеральных землях обнаружили более 100 единиц оружия, холодного и огнестрельного, причем никто не был арестован или осужден (https://www.telegraph.co.uk/news/2019/01/17/weapons-seized-police-raids-german-ku-klux-klan/). Видимо, слухи не врут и немецкое правое подполье до сих пор тесно связано с разведкой, либо с "Службой охраны конституции".

В США активно действуют правоэкстремистские группы вроде Atomwaffen Division (ныне распущена и переформирована в National Socialist Organisation). Как и ликвидированное полицией в 2011 году немецкое Nazionalsocialistische Untergrund, американские правые не гнушаются убийствами неугодных. Причем, у AD был филиал в Великобритании, как будто бы там и своих праваков-убийц не хватает. А они там есть.
Что касается России, то и у нас есть свои веселые ребята, готовые организовывать своим согражданам веселую жизнь хоть каждый месяц. Это казаки, православные нацисты из «Сорока сороков», а также не очень православные нацисты из множества других тусовок. Кто-то из них ручкается с Сергеем Бадюком, а кто-то нападает на митингующих против строительства храмов, как это было в 2016 на Бабушкинской, или на собирающуюся у памятника Пушкину либеральную толпу.

Что в данном случае делают левые медийные лица? Будучи в массе своей позорными слабаками и приспособленцами, стремящимися занять место левого монополиста в медиа- и политическом пространстве, которое какой-то период занимало (да и до сих пор держит) КПРФ, российские (и не только российские) лидеры мнений и объединений целиком уповают на полицию и легальный протест. Они хотят не столько перехода к коммунизму, сколько доступа к государственной власти и медиа. Об этом говорят послужные списки руководимых ими левацких организаций, ограниченные активизмом за сохранение госсектора и расширение социального государства. Тем не менее, даже при настолько ограниченном целеполагании левые движения не могут достичь каких-то значительных побед.

Ненасильственная борьба представляет собой священную корову и удобную схему для имитации бурной деятельности и отговорок на случай безуспешности любой политической силы легального спектра. Во-первых, ограничение ненасильственными инструментами позволяет считать себя политической силой, не приступая к радикальным практикам и не покидая метафорический диван. То есть ненасилие – это средство покупки совести, напоминающее чем-то участие в благотворительности. Дескать, мы вышли на улицу, мы поборолись, а что успеха не добились - это неважно, зато наша совесть чиста. Во-вторых, вокруг ненасильственной борьбы поколениями складывался миф об ее эффективности. Миф, основанный на замалчивании отдельных событий, и не выдерживающий критики фактами. В-третьих, за любую попытку выйти из рамок ненасилия есть шанс получить пиздюлей от полиции и сопричастных организаций, то есть ненасилие – это выбор людей, не способных защитить себя или лишенных поддержки сотоварищей.

Поводом для возвращения к этому черновику стали два события: собственно, события в Америке, где Автономная Зона Кэпитал-Хилл не смогла выстоять против полиции, и пресловутое нападение националистов на "офис" РРП в Воронеже. Допустим, сторонники коммуны из Америки не презентовали себя как тру-революционеров, не были готовы к противостоянию и не представляли себе организацию такого территориального образования даже в приблизительном виде. Их можно понять, шанс построить коммуну крупнее одной квартиры случается не каждый день.
Но у нас есть совершенно эпическая история, случившаяся среди родных осин

Одна из его книг посвящена путешествию по странам мира на велосипеде и знакомству с другими анархическими органиациями.

С одной стороны, человек вроде как занимался гуманитарными науками, но с другой стороны, он имеет несколько опосредованное отношение к вопросам истории и политологии: все же антропология – это немного другая дисциплина, нежели история, там несколько другие методы. Люди без специального исторического или политического образования при обсуждении и рассмотрении каких-то политических вопросов могут внезапно попытаться впихнуть невпихуемое, и сломать принятые в научном сообществе категории, так что несмотря ни на что книжку стоит читать осторожно.

Введение ориентирует нас на важный объект ненависти автора: американские государственные и частные структуры в лице Минобороны США и частной организации Stratfor, а также лично на главного апологета ненасилия, сотрудника американских структур и человека, ответственного за планирование «цветных революций» - Джина Шарпа.

Завершается введение довольно разумным абзацем, который не грех привести и здесь:

Казалось бы, все в принципе корректно. Но при всем этом Гельдерлоос не сказал ни слова о стачечном движении и о росте числа индийцев с опытом военной службы, вроде «Азад хинд», хотя лидер «Азад хинд» С.Ч. Бос Гельдерлоосу знаком.

Национал-освободительное движение Индии было изначально движением национальной буржуазии, к которому присоединились пролетарские и крестьянские движения. Каких-либо других способов вести национал-освободительную борьбу в тех условиях просто не было, что уж говорить про возможность перескочить из полуфеодальной экономики к экономике по-настоящему социалистической. Безусловно, национал-освободительное движение Индии было, по большей части, движением буржуа-соглашателей, которые были бы рады подавить рабочие выступления, как только они начнут угрожать положению буржуазии в регионе, кабы эти самые выступления не помогали подрывать силы колонизаторов.
Победило ли движение? Правда тут находится посередине. С точки зрения установления власти национальной буржуазии, движение за свободу Индии, безусловно, победило. И, по большому счету, для большинства населения победа Конгресса и последовавшие преобразования были благом. Но, вопреки сказкам современной пропаганды, эта победа была достигнута благодаря активному экономическому и практическому сопротивлению. Это было стачечное движение, это были партизанские отряды, это были зачинщики городских беспорядков, это были саботажники. Так что в этом вопросе Гельдерлоос не вполне прав.

Дальше Гельдерлоос хотя бы начал писать про ту тему, в которой, очевидно, он разбирался – то есть тему американских гражданских движений 60-х годов и движения против войны в Ираке, по которой мне нечего возразить. В 1960х успех движений за гражданские права и против войны был обеспечен насилием против государственных институтов (Гельдерлоос приводит погромы в Бирмингеме и Олбани в Джорджии), а также успехами Вьетконга и неудовольствием военнослужащих США. В частности, явными проявлениями такого неудовольствия были «фраггинг» - убийство собственных офицеров и формирование радикальных этнических объединений внутри армии. Тогда как движение против войны в Ираке было рафинированным сборищем мирных активистов, которые не сумели ни предотвратить войну, ни обеспечить вывод войск из страны раньше, чем того хотелось власть имущим. Кроме того, бесперспективность пацифистского сопротивления в оккупированной фашистами Европе автор сумел неплохо показать. Впрочем, кому, как не жителям бывшего СССР, проще понять, что связка динамита и автомат лучше способствуют победе над захватчиками, чем сидячие забастовки, вроде таковой в гетто Вильнюса в 1941.

Тезис следующей главы в какой-то степени сопряжен с американскими левыми закидонами вроде «белых привилегий»: ненасилие - орудие расистов.

Честно говоря, когда я читал эту книгу впервые, я удивился тому, как «проблема белоцентризма» много значит для иностранной интеллектуальной среды. Вместо того, чтобы стремиться сделать вышку доступной для всех, они постоянно делают заявления вроде «Мы озабочены тем, что среди исследователей проблемы Х слишком много белых». Этим сверкают не только ненавистные мамкиным консерваторам люди из «левой профессуры», но и представители эстеблишмента без четкой позиции. Например, в курсе Лейденского университета по исследованиям терроризма на портале Coursera этот вопрос поднял сам автор курса – типичный европейский бюргер, который, волей или неволей выступает в защиту современного общества и не приемлет насилия снизу.

Идея автора такова: патриархальные порядки предполагают, что до достижения критической массы людей, желающих преобразования (которое не может быть воинственным/насильственным, иначе согласно этим же порядкам тебя подвергнут репрессиям и остракизму), любое насилие необходимо терпеть. Следовательно, навязывание ненасилия сродни навязыванию патриархата.

В патриархальной структуре человек обязан либо принимать навязанные порядки, либо покинуть эту самую структуру. Любая попытка сопротивляться этой самой структуре, индивидуальная или групповая, будет восприниматься другими участниками как безнравственное покушение на священные столпы организации/сообщества. В бытовом контексте такая точка зрения часто выражается обывателями в комментариях под разными жуткими историями про домашнее насилие. Дескать, «если муж тебя мудохает – либо терпи, либо просто тихо уйди, а сопротивляться ему как-либо не смей, потому что иначе он тебя изобьет пуще прежнего или просто замочит». Похожие комментарии можно увидеть и под новостями про забастовки - "Если не нравится работа, поменяй работодателя, а бастовать не стоит". Патриархальные порядки, по мнению Гельдерлооса, навязываются не просто институтами, а обществом в целом.

Разработка стратегии на долгий и средний срок – огромный труд, к которому многие ливарюционеры не приспособлены и которому не обучены, в результате мы видим то, как тактика определяет стратегию, и стратегия летит к едрене матери. В то же время, реформисты и ненасильственники, которые гоняют кампании по самым мелким поводам, гораздо лучше умеют планировать стратегию, но только на короткие сроки, потому что решение масштабных проблем силами реформ – это практически всегда фиаско. Поэтому «мирные протестующие» стараются избегать долгих целей.

Стратегия морализма предполагает попытку формировать общественное мнение. Морализм может принимать разные формы, от утверждения высшей моральной ценности того или иного действия (например, голосовать за поправки в конституцию – это правильно, потому что так действует сознательный и ответственный гражданин, который верит в Христа и не любит гомиков) до просветительской деятельности (кружки Голгофы, Ленин Крю, Импульса, Союза Марксистов и проч.).

И это просто общие проблемы, без специфики. А если учитывать специфику, то просвещение отлично может дополнять многие другие стратегии, или способствовать формированию специфических коллективов, которые могут оказаться как очень полезны, так и очень вредны. Например, морализаторские организации могут оказаться очень пассивными и неспособными на самостоятельную деятельность, не руководимую каким-то меньшинством, морализаторские группы уязвимы к расколам и манипуляциям, и т.д.

Лоббистский подход – тут все ясно, создание буржуазной тусовки, которая будет вкладывать деньги в продвижение той или иной идеи, законопроекта и т.п. в парламенте. Проблемы этого подхода таковы:

- слабость антибуржуазного лобби. Вопреки басням праваков про то, что «Запад пожирает сам себя», западные финансисты и политики не будут поддерживать революционеров. Купить достаточное количество парламентариев просто не получится, для этого не хватит денег, плюс многие парламентарии сами по себе бизнесмены и не захотят жертвовать своим благополучием и капиталом во имя сколько-нибудь радикальных требований;

- беззащитность против «показательного преклонения» - когда власть заинтересована показать то, что она якобы слушает мнение разных лобби, она может слегка изменить или переименовать неугодный лобби институт, убрать пару одиозных участников этого института, но сохранить его главную суть. После этого ВНЕЗАПНО лобби внезапно теряет весомую часть поддержки.

Альтернативистский подход представляет собой формирование альтернативных буржуазному государству и экономике институтов и отношений. Он очень важен при ведении революционной борьбы, но сами по себе альтернативные институты беззащитны и могут быть подавлены, если альтернативщики либо не впишутся обратно в старую систему каким-либо образом, либо не сумеют защитить себя силой оружия. Например, Автономная Зона Кэпитал Хилл – типичная беззащитная альтернатива и ее судьба должна быть новым примером того, как организовываться не следует.

Неповиновение – массовый отказ подчиняться, призванный парализовать жизненно важные государственные системы, по словам Гельдерлооса, «самая свободная из ненасильственных стратегий». Акции неповиновения могут доходить до насилия и преступлений против собственности, они могут повлиять на новые решения власть имущих (не обязательно в лучшую сторону), но акция неповиновения сама по себе не может обеспечить захват власти.

Например, противники насильственных стратегий и тактик говорят, что насилие – это путь для недисциплинированных, импульсивных, эмоциональных, и т.п. Тогда как факты говорят нам о том, что люди, которые занимаются вооруженной политической борьбой, гораздо более дисциплинированы и подкованы в вопросах теории и идеологии, тогда как противники политического насилия повторяют один за другим старые политические сказки. Мирные говорят, что насилие – это «легкий выход», тогда как на самом деле подготовка жесткой акции требует гораздо большего напряжения сил, нежели мирная акция, и такие акции имеют более далекоидущие последствия. Мирных активистов ничего не обязывает быть верными своей идее, они в любой момент могут поднять лапки кверху и перейти на позицию лояльности новому режиму. И тому подобное. Эта глава очень объемная и воспроизводить ее здесь не так удобно. Лучше прочтите сами.